Как подчинить мужа. Исповедь моей жизни - Страница 68

Мать и сын, казалось, были особенно привязаны друг к другу. Г-жа Г росс была высокого роста и еще очень красива; она говорила мало и часто бывала печальна и рассеянна, точно какое-то тайное горе угнетало ее. Когда ее сын, бывший на целую голову выше ее, замечал ее рассеянный вид, его красивое и доброе лицо омрачалось серьезным и озабоченным выражением. Ему, без сомнения, были понятны мысли! матери, и он страдал вместе с ней.

В Экседе мы жили жизнью настоящих евреев, соблюдая субботу, питаясь еврейскими кушаньями и мало-помалу изучив все еврейские обычаи. Две комнаты, выходившие на первый двор, служили молельней, куда по субботам собирались для богослужения все соседние евреи и случайные торговцы-разносчики.

В замке все были замечательно гостеприимны, и очень часто совершенно посторонние евреи садились за стол и разделяли с нами обед, за которым сходились все вместе; веселость и радушие царили за обедом постоянно, исключая те случаи, когда появлялись посторонние, подозревавшие, что мы не евреи, и потому относившиеся к нам с некоторым недоверием и стеснением.

Леопольд чувствовал себя в своей стихии: он всецело погружался в еврейскую жизнь не только потому, что она интересовала его как писателя, но также потому, что еврейский ум в том виде, который он встретил здесь, забавлял его.

Благотворительность была в замке так же обязательна, как и гостеприимство. Нищие евреи то и дело входили и выходили из замка. Г-жа Рис подавала всем милостыню, хотя большинство из них походили скорее па бродяг, чем на несчастных.

Я не знала, что еврейские нищие не просят милостыню, но требуют ее как нечто должное; я узнала это однажды, сделав замечание одному нищему за то, что он не снял шляпы в то время, как г-жа Рис подавала ему что-то. В первое время мы делали очень частые промахи в смысле еврейских обычаев, но мало-помалу изучили все, и мне иногда казалось, что мы сами сделались евреями. Еврейские обычаи были для нас стеснительны и неудобны только во время «Великого Дня». Все окрестные евреи, а также находившиеся тут проездом в качестве «путешественников» располагаюсь накануне во дворе и в парке, причем это собрание представляло не особенно обольстительное зрелище. Самой удивительной фигурой между ними был некто ироде святого, к которому все остальные относились с необыкновенным уважением.

Это был тщедушный, еще молодой человек с задумчивым и почти красивым лицом. Его темные волосы и борода были запущены, казалось, что гребень ни разу не прикасался к ним. На нем были надеты два черных атласных кафтана, один поверх другого, причем такой длины, что они волочились сзади по земле; и человек, и вся его одежда были покрыты грязью; карманы его кафтанов, в которых лежали дыни, были раздуты как шары и били его по ногам, когда он шел. У него был совершенно истощенный вид.

Когда г-жу Рис предупредили о приходе этого странного гостя, она поспешила навстречу и обратилась к нему тоном трогательного почтения, просила его войти, освежиться и отдохнуть. Но он отказался и сделал ей знак уйти; медленно, с видом усталости он посмотрел вокруг себя, дотащился до угла и присел на траве.

Проникнутая глубокой жалостью стояла г-жа Рис, и я видела, как она страдала, что не могла помочь ему.

Так должен был склониться Христос на своем скорбном пути под тяжелым крестом, и так должна была подойти к нему Вероника с платком в руке, которым она отирала его пот.

Обед в этот день был особенно обильный, потому что за ним следовали сутки поста. Когда мы сели за стол, святой, стоя позади двери, читал молитву, перебирая своими ремешками. Перед его местом поставили удобное кресло, в котором он мог бы отдохнуть, а на стол – цветы. Но он едва прикоснулся к пище и пил только воду; своими грязными пальцами, на которых выросли целые когти, он разрывал хлеб и клал вместе с покрывавшими его мухами в рот. Вместо того чтобы лечь в чистую и свежую постель, которую ему приготовила г-жа Рис, равви растянулся под столом, как собака.

Мой муж обрадовался этому гостю и очень сожалел, что не мог с ним поговорить; он расспрашивал очень подробно г-жу Рис относительно такого рода святых и тщательно записывал все эти сведения.

Насколько обитатели замка старались следовать малейшим обычаям их расы, настолько семья Гросс всячески избегала всего, напоминавшего их еврейское происхождение. Им так это удалось, что ни в их наружности, ни в их манерах не осталось и тени его. Несмотря на все старания обитателей замка сделать нашу совместную жизнь во всех отношениях приятной, их религиозные правила подчас очень стесняли нас, и потому время от времени мы с удовольствием избавлялись от них, отправляясь с визитом к г. Гроссу.

* * *

Я не узнавала моего поэта, он точно весь переросшая, вся эта молодежь вернула его к юношеским годам. Он, который в городе объявил, что не может поныне ходить без моей помощи, целыми часами дурачился с детьми и молоденькими девушками и совершенно не нуждался во мне.

Каждый вечер к нам приходили цыгане со скриптами, располагались возле печки в большой зале, и мы танцевали. Я не подозревала, что мой муж умеет и писать чардаш, да еще таким образом! Как легко и уверенно двигались его ноги! Как весело вертелся он со своей дамой! В то время, когда молодежь уже устала, он все еще был бодр и выбирал себе новую даму среди более нежных. Я лично не особенно любила то удовольствие и спокойно сидела в углу, глядя на развлечение других. Даже среди дня в замке то пели, то танцевали.

У г-жи Зур была служанка по имени Мортела, живо интересовавшая Леопольда. Ей было около двадцати пяти лет, она была высокого роста и стройная, ее прекрасная фигура обладала гордой и свободной грацией римлянки. Лицо ее не было красиво, но очень нравилось своим умным и энергичным выражением.