Как подчинить мужа. Исповедь моей жизни - Страница 89

* * *

Когда Арман наметил план переехать в Париж и создать себе положение журналиста, у него вместе с тем было еще одно намерение: уговорить Захер-Мазоха устроиться тоже в Париже.

Он был того же мнения, которое когда-то выражала Катерина, что со стороны Захер-Мазоха было глупо не переехать в Париж, не занять там то положение, которое могла дать ему его репутация, и не воспользоваться материальными выгодами, представлявшимися ему в этом случае. Случай был исключительно благоприятный: Тургенев умер, Захер-Мазох должен занять его место. Парижанам всегда необходим один чужеземный писатель, а Захер-Мазох имел то преимущество, что не был для них чужим: весь Париж знал его и принял бы с распростертыми объятиями.

Таково было мнение Армана. Попав как-то раз в редакции «Фигаро» в общество всевозможных литературных знаменитостей, он по обыкновению очень ловко заставил их высказаться относительно Захер-Мазоха. То, что они говорили, подтвердило его мнение. Он с большим жаром вернулся к своему первоначальному плану.

Он хотел, чтобы я написала Захер-Мазоху с целью объяснить ему положение и предложить переехать к нам в Париж.

Этот план нисколько не казался мне соблазнительным; я не скрыла этого от Армана, тем более что совместная жизнь заставила бы нас страдать всех троих. Но он ничего не желал слышать. Самое главное было то, что Захер-Мазох должен нажить себе состояние, которое ожидало его в Париже; эту жертву надо было сделать ради сына, который впоследствии наследует состояние, я не должна смотреть на это с точки зрения чувства, а только с практической. Он прибавил:

– В Париже будет одной ненормальной семьей больше, что ж из этого? Разве Тургенев не жил с семьей Виардо? Весь Париж это знал, в чем же это повредило ему?

Денежный вопрос не был для меня так безразличен, как раньше; возможность оставить сыну состояние, которое поможет ему проложить себе дорогу в жизни, стоила жертвы. Я была готова нести крест и написала Захер-Мазоху.

* * *

Захер-Мазох в этот промежуток времени покинул Лейпциг и переехал в Линдгейм, в Гессене, где Гульда Мейстер, с которой он жил теперь, купила себе небольшой загородный дом. Казалось, что он наконец нашел себе приют, о котором мечтал столько лет. Он бросил «Auf der Hohe», и о его литературной деятельности почти ничего не было слышно.

Со, времени смерти Саши наше общее горе как будто несколько примирило нас; он писал мне дружеские письма и в конце концов предлагал мне развод. Поводом к этому он находил мою неверность, доказанную совместной жизнью с Арманом. Он был готов, в случае моего согласия на развод, заботиться о моем с Митчи содержании, потому что в более нормальном положении будет в состоянии работать лучше и зарабатывать больше.

Из другого источника я узнала, что у него был ребенок от Мейстер и он ожидал еще, что его грязные истории продолжались, и даже тотчас же после смерти сына.

Я твердо решила не соглашаться на развод. Тогда он написал мне в другом тоне.

«Если я намерен прийти с тобой к соглашению (разводу), – говорил он, – то это в интересах нашего ребенка и потому, что твоя будущность беспокоит меня. Не старайся обманывать меня; ты сама отлично знаешь, что погибнешь, если не придешь на этот раз к соглашению со мной. К несчастью, ты не хочешь понять, что только остаток чувства к тебе и любовь к ребенку, которого ты отняла у меня, заставляют меня идти навстречу тебе, и всякий раз, как я намерен сговориться с тобой, ты воображаешь, что можешь мне что-то предписывать и что я боюсь тебя. Моя совесть чиста, Это безумие с твоей стороны – угрожать мне судом. Говори это, кому хочешь, но только не мне. Ты выдала посторонним (моему адвокату) тайны нашего союза; ты дала оружие моим врагам, и теперь они угрожают мне процессом, который вызовет целый скандал. Ты забываешь одно: свет всегда склонен обвинить скорее женщину, чем мужчину. Если ты хоть что-нибудь предпримешь против меня, я совершенно перестану считаться с тобой и не буду заботиться о тебе, когда ты будешь слишком стара, чтобы найти поклонников.

Ты поступаешь так, точно мое предложение принесет тебе какую-нибудь невыгоду. Я хочу только оформить то, что уже существует в действительности, что ты сама сделала. Ты уехала. Все так и должно остаться».

Теперь он уже посылал мне не письма, а целые рукописи, чтобы посредством красивых фраз и искусства писателя доказать, что в нашем браке единственное виновное лицо – это я и что, если во мне осталась хоть капля совести, я должна с радостью ухватиться за случай насколько возможно исправить весь вред, нанесенный ему, согласившись на развод. Тогда он приедет в Париж, и вопроса о скандальном процессе не будет и в помине.

Волшебное слово «Париж» произвело впечатление в Линдгейме. Захер-Мазох объявлял о своем скором прибытии.

Оставалось подготовить почву для его приема в Париже. В таких случаях «Фигаро» играла всегда большую роль. В то время как Арман старался в редакции, чтобы Захер-Мазох был представлен Парижу под покровительством этой сильной газеты, я отправилась к Филиппу Жилль и просила его принять участие в писателе, который намерен обосноваться в Париже.

В «Фигаро», где все отлично знали, что я живу с Сэн-Сэром, Жилль встретил меня так, как будто был приятно удивлен моим присутствием в Париже; когда я объяснила ему цель своего визита, он поспешил меня уверить, что Захер-Мазох будет принят на улице Друо так, как обыкновенно принимают принцев. Он наговорил мне много чрезвычайно лестного о таланте Захер-Мазоха и просил передать ему, что «Фигаро» с восторгом напечатает его большой роман в самом скором времени и предлагает гонорар, который она платит первым французским писателям, по франку за строку. Он прибавил, что «Фигаро» устроит в своих залах прием в честь Захер-Мазоха, который таким образом сразу вступит в парижское литературное общество. Затем он неожиданно спросил меня: