– Леопольд, где ты, проводи меня, я ничего не вижу.
Мой муж взял протянутую к нему руку и довел незнакомца до дивана, на который они оба сели.
– Сознайся, – произнес голос, – что ты ожидал встретить женщину.
Замешательство от неожиданного появления мужчины очень быстро прошло у Леопольда; он также предвидел и эту возможность, и у него был готовый план в обоих случаях: если это женщина, она будет «Венерой в мехах», если мужчина, то это «грек». Искренне огорченный вначале, что это не женщина, которая всецело занимала его воображение с некоторых пор, он в конце концов был рад, что наконец напал на столь желанного «грека». Он ответил Анатолю:
– Твое последнее письмо заставило меня опасаться этого; ты в самом деле слишком окружаешь себя таинственностью.
– Опасаться? Значит, ты не разочаровался?
Они оставались вместе до четырех часов ночи; Анатоль все время говорил только о любви духовной, бестелесной и сказал, что он никогда еще не касался женщины, что он «чист душой и телом».
Тот, кто говорил это Леопольду, не был юношей, но был мужчина, правда, молодой, но вполне зрелый мужчина, более высокого роста и более сильный, чем Леопольд – и он не знал женщин!
Что это означало?
Мой муж обладал опасным даром красноречия, которое всецело захватывало, хотя и не убеждало того, кого он застигал врасплох.
Это и случилось с Анатолем; к тому же он был очень взволнован во время разговора. Леопольд очень легко овладел его умом и мало-помалу направил его так, как хотел. Он рассказал ему, что женат, что у него очаровательная жена и ребенок, прелестный, как ангел, и что нет ничего приятнее, как быть влюбленным в свою жену после пяти лег супружества. На это тот, растроганный, почти с робостью произнес:
– О, благодарю тебя, ты избавил меня от невыносимого страха.
– Ты красив? – спросил Леопольд.
– Я не знаю.
– Другие находят тебя красивым?
– Я мужчина. Кто может мне это сказать?
– Ты сам. Я чувствую, что ты красив. У кого такой голос, как у тебя, должен быть красив.
– Может быть, я не понравился бы тебе?
– Ты! Ты – мой властелин, мой царь! Но если ты боишься этого, покажись сперва Ванде, моей жене, она знает меня; если она скажет, что я могу видеть тебя, значит, это правда.
Так настаивал один, а другой уклонялся. Наступил час разлуки.
– Прощай! промолвили оба.
В эту минуту мой муж почувствовал горячий поцелуй на своей руке.
Так они расстались.
Леопольд сел на первый поезд, отправлявшийся в Грац.
Переписка снова возобновилась. Теперь и я была в ней замешана. Леопольд послал ему наши фотографии и просил прислать его портрет, но он постоянно откладывал посылку.
Переписка, сопряженная со всевозможными осложнениями, становится утомительной. К тому же все эти экскурсии в бесконечную область фантазии хороши для богатых и праздных людей; когда же приходится бороться с жизненными требованиями, грубая и печальная действительность очень скоро приводит вас обратно к работе и заботам этого мира. Интерес, с которым мой муж относился ко всей этой истории, в конце концов притупился. Он почувствовал, насколько были оскорбительны для нас эти постоянные уверения в любви, сопровождаемые доказательствами полного недоверия. Правда, это недоверие было вполне понятно по отношению к Захер-Мазоху, хотя в этой истории он доказал вполне свою сдержанность. Но так не могло продолжаться бесконечно; мы все время вертелись в заколдованном кругу – моя голова тоже начала кружиться. Я написала Анатолю решительное письмо. Желанный ответ пришел: это было прощание. Долгое, грустное и печальное прощанье на многих страницах.
«Леопольд!
Я отказался от душевного спокойствия, от мирного дружеского счастья, от радостей жизни и света ради обманчивой мечты о твоем чувстве.
Что же я получил за это? Жгучее страдание съедает меня, и терзание от собственных желаний еще более мучит меня от твоих безрассудных упреков.
После долгой борьбы я наконец решился на тягостный, единственный в моей жизни, поступок.
Невероятный страх охватывает меня, когда я задаю себе вопрос, как ты примешь это письмо.
Я прочел письмо Ванды, и каждая ее фраза жгла меня: «Если ты хочешь, чтобы я верила в твою любовь, поступай как мужчина». Целых два дня я боролся с собственным эгоизмом – и победил. В последний раз я обращаюсь к тебе, зову тебя Леопольдом, мой любимый, мое единственное, мое священное сокровище, потому что Анатоль говорит тебе: «Прости!»
Я прекратил всякие сношения с почтой, я не буду получать писем после того, как ты прочитаешь это – не пиши, это будет напрасно. А теперь позволь мне объяснить, как я пришел к этому заключению.
Твое желание видеть меня неосуществимо. Ты будешь вечно мучиться, и чтобы не причинять мне страдания, будешь молчать. Ты – из-за меня! О, возможно, что я не стою этого. Возможно также, что произойдет то, о чем говорит Ванда: ты отойдешь от меня, и мы потеряем друг друга. А теперь, прекращая наши отношения, я убежден, что ты будешь любить меня вечно, как я тебя! Да, Леопольд, как я люблю тебя! Так как я навеки твой. А наше недолгое счастье? Смотри на него, как на чудную небесную мечту, как на дивное предсказание вечного блаженства.
В этом телесном мире не существует духовной любви: ты сам не можешь выдержать ее, может быть, и я также. Я хочу быть человеком; я исполню мое назначение, мой долг, и жизнь пройдет. Кто же может помешать моему блаженству с тобой? Не считай меня за экзальтированного больного, я не таков; но мог ли я расстаться с тобой, если б у меня не было хоть луча надежды, если б я не предвидел вечности.