Как подчинить мужа. Исповедь моей жизни - Страница 65

До сих пор, какую бы нужду мы ни испытывали, – а иногда она была очень чувствительна, – нам с Леопольдом никогда не приходило в голову обратиться с просьбой к кому-нибудь из наших друзей, хотя большинство из них были богатые люди и многие, конечно, охотно отозвались бы на такого рода призыв. Мы даже ни разу не обращались к Катерине, с которой были на очень дружеской ноге и которая пользовалась благодаря нам многими преимуществами. Когда мы нуждались в деньгах, мы всегда или закладывали, или продавали какие-нибудь вещи, или брали взаймы у людей, которые занимались этой профессией. Канф не в состоянии был понять этого: он, наоборот, ожидал с нашей стороны благодарности за свой неловкий поступок, воображая, кажется, что таким образом имел право продолжать жить за наш счет.

Прошло несколько месяцев, и наше положение еще более ухудшилось.

Наш секретарь отправился, по обыкновению, на прогулку, в то время как я, сидя в углу, ломала голову, как бы протянуть еще день-два с незначительным количеством денег, которые у меня были в запасе, а Леопольд рылся в ящиках в надежде отыскать несколько! бывших у него старинных монет, которые он мог бы пустить в оборот. В это время прачка принесла белье Канфа, которое я сосчитала и за которое имела удовольствие уплатить, потому что, хотя Канф и получал от своих родителей 25 марок ежемесячно на мелкие расходы, он тем не менее предпочитал, чтобы я заботилась о его счетах.

Теперь мне уже не пришлось ломать голову, куда употребить остаток денег: прачка, унеся их, сразу решила вопрос.

На этот раз пора было покончить. Я велела отнести кровать Канфа на чердак, между тем как Леопольд потирал руки от удовольствия.

– Воображаю, какую мину скорчит, когда вернется! – воскликнул он, довольный, что мы наконец избавимся от этой обузы.

Это был интересный момент, вознаградивший нас за многие беспокойства, когда Канф, по обыкновению, очень точно вернулся домой в обеденный час и, проскользнув в дверь, тотчас же направился к своей кровати, чтобы, по привычке, положить на нее свою шляпу и трость, и наткнулся на пустое место; две ярких юбки сверкнули, точно блуждающие огоньки, из-под его очков, стараясь понять эту загадку. Леопольд и нескольких словах объяснил ему, наконец, что настала пора действовать, а не только искать.

В тот день мы снова почувствовали себя дома; ним не приходилось больше каждую минуту думать о том, что между нами посторонний человек, и в наш дом снова вернулась прелесть домашнего очага, которой он столько времени был лишен. Радость была так велика, что в этот день мы даже забыли о наших заботах.

* * *

В эту зиму Леопольд стал скучать в Граце; ему захотелось видеть другие лица, подышать другим воздухом.

Его очень кстати пригласили прочесть лекцию в Будапеште; к тому же в немецком театре, в этом же городе, должна была идти оперетка Агнерера «Блюстители нравственности».

Леопольду нравилась Венгрия, хотя он там никогда еще не бывал; прекрасная, пышная страна, благородная, рыцарская нация! К тому же он был небезызвестен венграм; большинство его рассказов было переведено на венгерский язык; кроме того, у него были родственники в этой стране: две кузины – г-жа ф. Корсан с сестрой Розой Захер.

Мы отправились в Будапешт в конце февраля 1880 г.

Кузина Ванда (г-жа ф. Корсан) наняла для нас по соседству с лицеем, в котором ее муж был директором, две меблированные комнаты, что избавило нас от разорительного пребывания в гостинице. Вся семья Корсан приняла нас очень дружески.

Газеты поместили лестные заметки о приезде Захер-Мазоха в Будапешт и о его предстоящей лекции; мы целый день принимали посетителей и получали одно приглашение за другим. Леопольд покорил все еврейское общество своими «Еврейскими рассказами», и оно потребовало своего писателя.

Евреи не прочь были бы сделать из него своего единоверца, но так как это было нелегко, то они должны были удовольствоваться, оказав ему дань уважения как христианскому защитнику их расы. Тот факт, что евреи хотели выдать его за своего единоверца, доставлял удовольствие Леопольду и вместе с тем раздражал его. Ему это было приятно, потому что доказывало верность его понимания еврейства, и вместе с тем раздражало, потому что он придавал огромное значение своему происхождению и семье и настаивал на том, чтобы все знали, из какого знатного рода он происходит.

Барон М***, молодой ученый, очень умный и вместе с тем богатый человек из очень хорошей семьи, в особенности привязался к нам и знакомил нас с обществом Будапешта. Мы вместе с ним посетили Иокая.

Однажды нас совершенно неожиданно посетил Лист. Я несколько испугалась: каков-то он, этот знаменитый музыкант и любовник? Он был обворожителен. А вместе с тем я нашла, что его приятная простота была слишком декоративна, что она была слишком стильна для нашей скромной обстановки и нас самих, так основательно лишенных стильности.

* * *

Одна еврейская семья по имени Рис, с которой мы познакомились, предложила нам провести все лето вместе в Экседе, где один из их родственников состоял управляющим громадного имения. Так как это были добрые и приветливые люди, а цена пансиона благоразумная, то мы согласились и в первых же числах мая уехали с нашими новыми друзьями.

В дороге мой муж в первый раз стал жаловаться на неприятное ощущение, которое он испытывал, сидя запертым в вагоне. Благодаря веселой толпе детей, сопровождавшей нас, – их была почти целая дюжина – мне удалось побороть его нервность. Впоследствии мне приходилось при каждой поездке бороться с такого рода припадками.